Мы приспособились к игре с непонятными правилами

Дата: 23 января 2012

Источник: «Ведомости»

Рубен Варданян о первых итогах сотрудничества со Сбербанком, о перспективах глобальной экономики и главных рисках для России

Сегодня будет объявлено о закрытии сделки по покупке Сбербанком одного из столпов российского фондового рынка – компании «Тройка Диалог». В своем последнем интервью в качестве основного владельца «Тройки Диалог» он, в частности, рассказал, как долго собирается работать в компании: «Мы с Германом Оскаровичем согласовали для меня две важные цели. Во-первых, максимально успешная интеграция “Тройки” в структуру Сбербанка, построение крупнейшего игрока, создание success story. Во-вторых, заработать существенный доход для группы. Есть еще третья, моя личная цель – постараться получить удовольствие от работы. Я собираюсь работать, пока не завершу интеграционные задачи и буду востребован».

СИСТЕМА НЕ ВЫЗДОРОВЕЛА

Если продолжать аналогию, то мы приспособились к игре с непонятными правилами и непонятно с чем. Однако криво, косо, со всеми издержками приспособились. Система [финансовая] не выздоровела, не вышла из состояния неопределенности. Ни мировая, ни российская. Мы работаем в ненормальных финансовых реалиях, когда существует очень много накопленных проблем. Они откладываются, реорганизуются, рассасываются, но при этом мы точно не работаем в классической системе рыночных механизмов. Такое ощущение, что у одних игроков есть автомат, а у других – нет. В этой системе можно, например, иметь «дырку» в балансе, купить плохой актив, но получить господдержку и в итоге показать лучший результат, чем рыночные игроки. Конечно, это не означает, что в новой системе нельзя добиваться успеха, зарабатывать деньги. Можно сказать, что бывший футболист играет не только в новую игру, которая не имеет долгосрочного устойчивого продолжения, но и в месте, похожем на концентрационный лагерь, где многие после игры могут оказаться в «газовой камере». Происходящее в Европе – тому подтверждение.

Сценариев не так много. Банки могут национализировать, и тогда в Европе окажется большое количество госбанков. Залить все деньгами уже не удастся: ресурса больше нет. Я не верю в механизм банкротства и очищения, хотя и такой сценарий тоже существует. Есть большое количество банков, которым не хватает капитала по стандарту «Базель II». Как всегда происходит в тяжелые времена, разные группы будут выживать по-разному. Многие утонут. Все будет зависеть от решения, которое примут в ЕС. Оно касается того, насколько жестко централизуется Европа. Так что для этого региона сценарий понятен: или Европа переходит к более жесткой централизации, а это означает ограничения национальных политических и экономических систем, или текущее положение вещей еще какое-то время будет поддерживаться аппаратом искусственного дыхания, но все будет двигаться по нисходящей и закончится тем, что сегодняшняя больная система умрет и на ее месте появится что-то другое.

РОССИЯ МЕНЯЕТСЯ

На разных этапах процесса и для разных отраслей по-разному. Это долгосрочный процесс. Россия и страны СНГ – одни из привлекательных регионов для инвестиций. У нас хорошие результаты. Да, нужны огромные инвестиции, но у страны есть шанс стать привлекательной и для капитала, и для людей. У нас очень часто в первую очередь думают о деньгах, хотя есть не менее важные вопросы, связанные с привлечением технологий, инноваций, компетентных специалистов, с обустройством инфраструктуры. Сейчас серьезные деньги тратятся на Олимпиаду в Сочи, на чемпионат мира [по футболу 2018 г.], может быть, больше [чем это на самом деле стоит], но объекты строятся и будут функционировать.

Наоборот, Россия меняется, и очень позитивно воспринимают происходящее в обществе. Последние события показали, что наше общество не индифферентно, средний класс становится более активным. Политические риски как раз и были связаны с тем, что страх стагнации у нас сегодня оказался больше, чем страх перемен.

Неизбежны – рано или поздно. Если есть желание, ресурс и сильный лидер, положение вещей можно, конечно, заморозить и на 35–50 лет. Но, как показывает история, это более вероятно для небольших периферийных государств, чем для страны нашего масштаба. Куба, например, островное государство, где лидер не менялся полвека. В Зимбабве – 25 лет. Но все равно нет ничего вечного. Так что год-два не срок.

Все равно какое-то количество людей будет зарабатывать и в этой системе. Состояния делаются и при расцвете, и при падении, во времена диктатуры и при стагнации. Другой вопрос, те ли это люди, с теми ли ценностями, та ли это ролевая модель, которую мы хотим использовать для развития страны и с которой хотели бы ассоциироваться. В России при всех накопившихся проблемах и сложностях устойчивая ситуация с точки зрения фундаментальных рисков: природные катаклизмы маловероятны, вода и еда будут. Здесь сегодня можно жить. Да, нет полной защищенности, но в Южной Африке ее тоже нет, а люди работают, зарабатывают. Полной защищенности сейчас нет нигде в мире.

Дело не в этом, а в том, что любые перемены – это всегда страшный вызов. Все изменения в истории происходили тремя путями: через реформацию, революцию или инквизицию. И все три – на фоне большого количества жертв, социальных и политических потрясений. Даже реформация, кажущаяся наиболее мягкой системой изменений, проходила очень болезненно для большей части населения стран. Перед большим количеством людей, которые по-своему понимают, что такое успех, стоит другой вопрос – по какой модели жить и как к ней дойти. Многие хотели бы жить по идеальной западной модели – работать в крупной компании, получать достойные деньги, быть защищенными, ездить два раза в год отдыхать, жить в стране, в которой уважают их права. Сейчас они думают над тем, насколько они готовы жить в сложившейся системе, которая требует других подходов. Однако в целом в России многое улучшилось, общий уровень жизни растет. Мы любим говорить, что все плохо, но это неправда. Да, много вызовов и проблем, но вместе с тем есть возможность работать, есть масштаб, у нас неплохая налоговая система, многие регионы развиваются, происходят другие позитивные изменения.

НЕ ВО ВЗЯТКАХ ДЕЛО

Бизнес не чувствует себя защищенным. Но не только потому, что у нас власть, про которую мы все время говорим, что она не любит бизнес. Давайте вспомним, что и у общества отношение к бизнесу не сильно изменилось.

Люди голосуют ногами. Результаты опроса, проведенного около двух лет назад, показали, что из 10 выпускников региональных вузов 9 хотят работать на государство.

Не во взятках дело. Это надежнее, престижнее. Госчиновник – более уважаемый человек в регионе, чем бизнесмен. Он ощущает себя частью большой системы. Все более предсказуемо, есть масса факторов, которые по психологическому типажу устраивают даже молодежь. У нас много мужчин задействовано в охранном бизнесе. Они считают, что это нормальная работа, и не пытаются пойти работать в систему с более высокими рисками даже по найму, не говоря уже о том, чтобы создать бизнес. Это не потому, что они такие плохие. Государство – локомотив изменений, но не только оно меняет ситуацию. Действовать нужно вместе. Следует проводить постоянный диалог, обмен мнениями, организовывать центры идей. Сделать так, чтобы этот процесс неизбежных перемен в стране проходил максимально прозрачно, понятно, последовательно и совместно.

Настрой общества, его элиты на перемены, созидание. Основная проблема – человеческий капитал. У нас живут умные, талантливые люди, которые хотят жить нормально, честно. Тем не менее все время что-то мешает этой системе работать. Я недавно с долей иронии предложил вернуться к модели XVIII–XIX вв. и, воспользовавшись трудной ситуацией в Европе, пригласить в Россию большое количество образованной молодежи, которая не может найти работу, и оставшихся не у дел менеджеров. То есть, как в те времена, создать центры продвижения России. Но сразу зашумели: свои-то не все устроены. А вы знаете, что Наполеон мог стать офицером российской армии, как многие его соотечественники? Основной вопрос – что будет с элитой, готова ли она нести ответственность за изменение страны, есть ли вообще желание перемен, понимание того, что нужно делать. Существует ли вера в институты власти и желание эти институты укрепить. В конечном итоге в любом обществе людей с активной позицией – не более 3–5%. Они обычно двигают страну, общество, корпорацию. Не помешает ли все более популярная в мире модель «каждый сам за себя» претворить в жизнь многие необходимые перемены? Это один из ключевых вызовов. Природные ресурсы, территории, инфраструктура – важные вещи, но все в наших руках, многое зависит от человека, от его выбора. У нас есть все основания считать, что мы можем стать очень успешной страной, но существует масса причин, почему мы этого не делаем и не можем сделать. Один пример: у меня есть друг, который построил частную клинику по мировым стандартам и оснастил ее материально-технически на высшем уровне. Когда началась модернизация российской медицины по нацпроекту, никто из его коллег-главврачей не нашел времени приехать посмотреть, что он сделал. В Москве 118 кафедр, преподающих основы фондового рынка. Наверное, мы маленькая, незаметная компания, поэтому за 20 лет ни один преподаватель не позвонил и не попросил: «Рубен Карленович, можно приехать в “Тройку Диалог” и посмотреть, как вы торгуете?» Это связано с властью? Нет, это связано с тем, как мы относимся к самим себе, к тому, что делаем, как мы видим свое место в обществе в долгосрочной перспективе.

У нас в России не железная дверь, это неправда. У нас скорее среда, где неожиданно и непонятно откуда может появиться кувалда и ударить по голове. Но все индивидуально. Ведь известно, что многие иностранные промышленные инвесторы зарабатывают здесь больше, чем в Китае. Им намного легче работать в России, чем, например, в Индии. Вот в Китае жесткие правила. Но разница в том, что в России у тебя сегодня может быть все нормально, а завтра возникнут проблемы. Сегодня можешь на машине проскочить на красный свет, и тебя никто не остановит, а завтра без нарушения могут остановить, и ты окажешься в больнице и без машины. Уровень непредсказуемости при проживании в России очень высок.

С ЧИСТОГО ЛИСТА

Сегодня во всем мире происходит явное изменение самой модели инвестиционно-банковской индустрии. С одной стороны, все более очевидно, что универсальные банки, которые могут и финансировать, и управлять капиталом, и консультировать, кажутся в настоящий момент более правильной моделью, чем чисто инвестиционные. С другой – они сейчас подпадают под более жесткое регулирование и налогообложение, так что их финансовая устойчивость вызывает вопросы. Также очевидно, что в условиях перемен, для того чтобы выжить и вести бизнес, нужно иметь тесные связи с государством, возможность вовремя получить помощь, доступ к ликвидности, нужно обладать высоким уровнем социальной значимости, с тем чтобы тебе не дали упасть, обанкротиться. Все эти тенденции характерны и для России. В то же время западные банки из-за своих «домашних» проблем вынуждены сокращать или закрывать представительства в России, и это открывает широкие перспективы для российских игроков. Потенциал рынка высок, главное – предложить востребованные услуги. Это, кстати, постепенно начинают осознавать. Посмотрите на рынок труда. В России готовы работать ведущие иностранные специалисты. Из-за рубежа возвращаются наши соотечественники, все большее количество людей готово переехать из Лондона или Нью-Йорка в Москву.

У нас непростой, волатильный бизнес, да и для индустрии сейчас тяжелый период. Было несколько факторов: плохой рынок, мы в рамках работы над сделкой со Сбербанком вычищали многие вещи, переоценивали активы. Закрыли позиции – даже те, которые можно было держать и дальше. Решили начать год с чистого листа. Существенный менеджерский ресурс неминуемо тратится на интеграционные процессы, некоторые менеджеры уходят. Хотя IV квартал был очень хороший, и в целом мы закончили год достаточно неплохо.

Сильно сократился и изменился бизнес. Упала маржа в торговле акциями. Появился и развивается DMA – прямой доступ на рынок (где комиссия ниже. – «Ведомости»). Год был рваный. Многие западные клиенты так и не оправились от того, что произошло в их странах, обороты сократились. Люди уходят с развивающихся рынков, потому что боятся инвестировать куда-либо. Не знаю, как для нас самих, но для внешнего мира мы точно не тихая гавань. Взять, к примеру, УК: вознаграждение здесь складывается из performance fee и management fee. А какое может быть вознаграждение за дополнительный успех, когда часть клиентов приходила в компанию на пике рынка? Можно забыть о нем, пока не вернемся к максимумам мая 2008 г., когда индекс РТС превышал 2400 пунктов. Наконец, были достаточно большие списания.

В том числе.

К сожалению, практика показывает, что такое иногда происходит и в крупнейших мировых домах, несмотря на все системы риск-менеджмента. Люди, ответственные за потери, уже не работают в компании. Злого умысла не было, были допущены ошибки.

В совокупности это несколько десятков миллионов долларов. Потери растянуты по времени, они происходили в 2010–2011 гг.

Пока нет финальной информации. Должно быть неплохо – «по сравнению с Бубликовым». По 2011 финансовому году мы ожидаем break-even или небольшой плюс. Сейчас капитал «Тройки» составляет около $800 млн, и по сравнению с большинством наших конкурентов это чистый и здоровый показатель. 2011-й был годом больших изменений в «Тройке» – и прежде всего в результате сделки со Сбербанком. Я считаю этот год положительным – сделка была правильной, и ее удалось провести в максимально комфортных условиях. По результатам совместной работы мы первые по DCM (сделки на рынке долгового капитала. – «Ведомости»), а также в лидерах среди российских компаний по M&A, если говорить об объемах и количестве. У нас наплыв и сделок, и людей, и клиентов. Конечно, есть такие, которые опасаются работать с госкомпанией, но их мало. В целом по всем показателям мы в выигрышной ситуации.

СНИМАЮ ШЛЯПУ ПЕРЕД ГРЕФОМ

Мы планируем более $1 млрд доходов в 2012 г. и считаем такой скачок абсолютно возможным, несмотря на тяжелый рынок.

Без лишней лести могу сказать, что снимаю шляпу перед Грефом и его командой. Перемены, которые достигаются их усилиями, не могут не поражать. [Поражает], что модернизацию они начали с бэк-, а не фронт-офиса, много внимания уделяют людям, улучшают условия их работы. Это отличает человека, работающего вдолгую. Они сделали в бэк-офисе нормальные условия работы, пытаются улучшить то, что очень сложно улучшить. Конечно, там еще огромный пласт работ, но у топ-менеджеров есть огромное желание перемен и в операционной деятельности, и в отношениях с людьми. Я не идеализирую Сбербанк, но за четыре года он сильно изменился.

Одной из больших сложностей частного банка всегда был доступ к корпоративным клиентам. В России ты должен быть или очень близок с точки зрения персональных отношений, или обладать таким набором возможностей, который делает работу с тобой обязательной. Плюс международный масштаб Сбербанка. Нам удалось избежать жесткой конкуренции между командами «Сбера» и «Тройки». Были люди, которые, сидя в танке, пытались бороться против авианосца, но эта бессмысленная борьба закончилась. Наверху была большая воля реализовать эту сделку правильно, и масса людей почувствовали разницу и уже на практике видят преимущества от совместных проектов.

Это связано прежде всего со сделкой. Жак никогда не скрывал, что был сторонником сохранения независимости.

А кто сказал, что мы договаривались? (Улыбается.) Я не опровергаю, но и не подтверждаю [вашу информацию]. Саша очень талантливый, знаю его много десятилетий, может, когда-нибудь пересечемся. Почему вы пригласили руководителем инвестбанковского бизнеса Роба Лейта? У него небольшой опыт работы в России.

Да, к нам были готовы прийти и другие очень уважаемые западные банкиры. Но у Роба Лейта есть уникальный опыт с точки зрения построения системы с нуля – он создал дочерний Standard Bank International. К тому же сам Standard Bank очень похож на Сбербанк – это крупнейший розничный банк в Южной Африке, и его модель построения бизнеса похожа на сбербанковскую. Эти обстоятельства на данном этапе были для нас определяющими. Не говоря уже о том, что Роб Лейт знает «Тройку» как бывший член совета директоров.

Заполню, если потребуется. Как только подпишем окончательные документы по сделке, я буду возглавлять дочернюю компанию Сбербанка и стану его менеджером. «Тройки Диалог» как бренда в инвестиционно-банковском бизнесе не останется. В этом нет никакого смысла. Если мы хотим развивать услуги группы Сбербанка, правильнее назваться Сбербанком. Исключением могут стать некоторые направления wealth management. В рамках интеграции «Тройки Диалог» в структуру Сбербанка будет создано два новых бизнес-блока: корпоративно-инвестиционный банк (CIB) и управление благосостоянием. В Сбербанке не было CIB, и покупка «Тройки» спровоцировала в том числе консолидацию некоторых направлений в банке. Этот блок будет предоставлять услуги крупнейшим российским и зарубежным корпорациям и финансовым институтам, становясь частью бизнес-блока «Корпоративный бизнес» Сбербанка. В управление благосостоянием войдут бизнесы Сбербанка и «Тройки» по продаже инвестиционных продуктов частным клиентам, включая управление активами и private banking.

Антон Трифонов, Борис Сафронов